Ветер противоречий [Сборник] - Сергей Телевной

Можно было подумать, что речь шла не о нем самом, а об абстрактных заточенцах, координацию работ по спасению которых поручили Лукичу.

— Адрес, спрашиваете? Улица Стропальщиков, дом пять, квартира сто сорок семь. Да, это бывшая Кавказская. Вы как правоохранительные органы должны знать, что улица переименована, — отчитал он милиционеров. — Да я в этой квартире не живу, — спохватился Федор Лукич, назвавший по неосторожности номер квартиры Виолетты, к которой он спешил в гости. — И зачем вам квартира, мы находимся в лифте! Может, это теракт! Действуйте же!

— Почему именно сто сорок седьмая квартира? — филармонистка оторопела. В этой квартире жила именно ее нежная подруга Виолетта.

— Я знаю этих бюрократов: пока не выяснят всю родословную, на вызов не выедут, — нашелся скромный чиновник. И тут же представил себе молочно-восковую спелость Виолетты.

Как раз эта молочно-восковая спелость и была причиной изысканно-нежного отношения филармонистки к подруге.

— Ну что, едет милиция? — удушливо спросила тетя Ася и всколыхнула своей фактурой замкнутое пространство. Наставник пэтэушников интуитивно поменял свою диспозицию. Его когда-то искалеченное тело, словно флюгер, ориентировалось на тетю Асю, как на спасительную подушку.

Тетя Ася снова подумала о милиции и о смерти. При ней был мясокомбинатовский пропуск с черной отметиной. Она вынула свой меченый пропуск и пропихнула в щель между створками дверей. Пропуск выскользнул из заточения и порхнул вместе с черной отметиной в клоаку лифтовой шахты.

А Федор Лукич неуместно сердился на городскую комиссию по переименованию улиц:

— Поменяли название, теперь милиция будет искать эту улицу Стропальщиков полгода, — пробубнил он в темноту. Мысленно, конечно, он был согласен, что в их славном городе и без того кавказни достаточно. Но сейчас зачем поменяли название? И придумали ж — Стропальщиков…

— Типа, могли бы поменять после того, как мы шмякнемся и превратимся в мясокостный фарш? — пытался по-черному юморить пэтэушный мастер. — Типа, в честь погибших?

Филармонистку передернуло от «мясокостного фарша» и «типа». В свою очередь лифт как-то авангардистски, под Альфреда Шнитке, заскрипел и всколыхнул какофонию нервно-романтических мыслей. Молочно-восковой спелости облик Виолетты проступил сквозь грубую кладку лифтовой шахты. И под страстную скрипку из оркестра Сургановой пропел: «Твои драные джинсы и монгольские скулы».

Одновременно скромному чиновнику Федору Лукичу образ Виолетты улыбнулся финно-угорским абрисом скул. Виолетта из необязательной командировочной случайности превратилась в последнее время в еженедельную необходимость. И здесь Федор Лукич старался быть пунктуальным и последовательным. У него вновь сладко засвербела предстательная железа.

В ответ на все это пэтэушный мастер усилием воли взбаламутил биополя других заточенцев в надежде при падении лифта подмять их под себя всех троих. Его тело, однажды падавшее с высоты, имело закодированный сценарий спасения.

— Ну что вы третесь об меня, мужчина?! — осмелела тетя Ася, избавившись от пропуска с позорной отметиной и мяса в потаенных местах. — Такой озабоченный, что ли?!

К изломанному мастеру, кстати, озабоченность не возвращалась уже давненько.

— Щас лифт грохнется, будет тебе озабоченность, воровка толстомясая.

В ответ на это лифт судорожно передернулся на нервных тросах. Позвоночник филармонистки — от завитушек на затылке до недоразвитого копчика — зазвенел бамбуковой флейтой.

— Прекратите болтать! — строго потребовал Федор Лукич. — Будьте мужчиной! — обращение, естественно, было к наставнику пэтэушников.

— За мужчинство мое не беспокойся, начальник, — нарочито пробасил мастер, к которому давно не возвращалась озабоченность.

— Господи, когда они приедут, эти менты, — горестно вздохнула тетя Ася, не готовая разбиться в несвежем белье.

— Мужчины, попробуйте открыть дверь, — совсем не творчески предложила филармонистка.

Мастер механико-технологическим языком объяснил, что это невозможно, и предупредил:

— Загудим вниз всем гамузом и — все в лепешку, — соврал, зная, что сам-то он в лепешку не разобьется — успеет всех подмять.

В это время послышался гулкий мат на лестничной площадке.

— Эй вы, кто-нибудь! Помогите!!! — заорала тетя Ася и обрушилась отчаянными кулачками на двери лифта. — На помощь!!!

Критически запахло парным мясом. В памяти филармонистки вспыхнуло общежитие и «колхозница» с отделения народных инструментов. В это время тетя Ася сунула ей в руки сумку с парным мясом, а сама с тяжестью набросилась на створки лифта.

— Эй вы, там, помогите кто-нибудь!.. — не паниковала, но требовала тетя Ася, взывая к удаляющимся гулким шагам.

— Тихо вы! Баланс нарушите! — проявил строгость чиновник Жеребцов. Но тетя Ася самозабвенно колошматила агрессивными кулаками в дверь.

Неожиданно в лифте вспыхнула лампочка. Лифт дернулся и поплыл вверх. Все не сразу осознали случившееся.

— Где-то не контачило, — объяснил со знанием дела мастер. — Обветшало лифтовое хозяйство. Сколько лет эксплуатируется!..

Двери услужливо распахнулись на десятом этаже. Первой выскочила из заточения фактурная тетя Ася и покатилась вниз по ступенькам. Ей нужно было найти пропуск с черной меткой, который валялся где-то на дне лифтовой ямы. А то ведь заштрафуют на мясокомбинате. Пэтэушный мастер вопреки боязни высоты остался в лифте, готовый нажать кнопку «вниз». А Федор Лукич и Лидия — оба — потянулись к кнопке квартиры номер сто сорок семь. И вопросительно посмотрели друг на друга. Скромный чиновник решительно позвонил в дверь.

Звонок, сегодня особенно фальшиво, по мнению Французской бледности, заиграл незатейливую мелодийку. Филармонистка почувствовала неискренность и предательство, однако виду не подала. Дверь распахнулась. Сквозь гремучий бамбуковый занавес проступила молочно-восковая спелость Виолетты. Лишь мимолетная бледно-розовая тень смущения коснулась ее финно-угорского абриса.

— А, Федор Лукич, Лидия?.. Заходите! — слегка засуетилась она. — Вот и славно, что вы вместе.

Скромный чиновник галантно пропустил филармонистку вперед.

— Лидия, это Федор Лукич из отдела по усыновлению, — так Виолетта представила своего командировочного знакомца. — Он должен познакомиться с условиями, в которых будет содержаться ребенок.

Скромный чиновник, который, впрочем, был работником отдела благоустройства территории, понял отведенную ему роль — проверить условия содержания ребенка.

Французская бледность, конечно, была в курсе, что Виолетта собирается усыновить ребенка. Но вот так сразу…

Лидия не успела усомниться в намерениях своей молочно-восковой подруги. Улитки ее ушей порозовели — из телевизора звучал взволнованный орган. Лидия заглянула через плечо изменщицы-подруги — на экране телевизора органистка комично порхала ногами по педалям органа.

Торжественный Бах прервался, пробрав филармонистку до трубчатых косточек. Органистка величественно встала и величественно же раскланялась публике.

Телекамера наехала на исполнительницу. В ней Лидия узнала… «колхозницу», которую когда-то в далекой юности отлучили от народных инструментов за критические дни в общежитии.

Пермь

Человек поднимающийся

Этот пыльный днем и грязно-липкий ночью городишко, с его вокзалом, стал для Человека (а теперь Беженца) безвидным и пустым. Хотя вокруг сновал озабоченный вокзальный люд, навьюченный разномастными сумками и волокущий одинаково скрипучие коляски. Пестрый копошливый мир искажался черно-белым граненым восприятием Человека.

Он прошел через вязкую людскую массу инородным телом, медленной, как бы энергосберегающей поступью. Спустился по выщербам попираемых тысячами башмаков вокзальных ступенек. Как вкопанный остановился. Затем, после зыбкой паузы, строгим перпендикуляром двинулся к дороге, пресмыкающейся перед вокзальной площадью. Человек замер у обочины, стал всматриваться в номера машин, выискивая гортанноязычную серию.

Неустойчивые фиолетовые волокна неонового света безболезненно пронизывали траурную листву придорожных каштанов, и блики разбегались по капотам суетливых автомобилей. Машина с ругательными (так Человек определил для себя) неместными номерами все не подворачивалась. Наконец, из-за поворота вынырнула одна — с долгожданным номером на выпяченной челюсти бампера. Человек пружинисто оттолкнулся от бордюра и… бросился под колеса. Дурные лошадиные силы металлическим ударом отшвырнули его прочь, шмякнув об уродливый асфальт…